Да, но не так часто. Теперь я могу выбирать: у меня уже не тот возраст, но без сцены трудно. Как-то получается то пусто, то густо. В основном тренируюсь, делаю упражнения на полу, поддерживаю физическую форму. Не часто бывает возможность выходить на сцену, но, когда появляется, то с удовольствием её использую.

Сейчас пошли такие люди, которые сначала смотрят, а потом говорят: «Нет, этого я танцевать не стану». В моё время не было выбора, но было желание пробовать. Я был материалом для хореографов в той или иной постановке и тем самым развивался как артист.

Я пробовал все роли, но какие-то танцевал просто ради галочки. Например, в спектакле «Дон Кихот»: я не Базиль. Я  не характерный, а скорее лирический танцовщик: принц голубых кровей или комедиант.

Была одна история: я очень хотел станцевать Евгения Онегина в одноимённом балете. Но по своему типу я Ленский, и все видели его во мне. И вот в конце моей карьеры люди, которым принадлежали права на хореографию, предложили мне станцевать роль Онегина. На что я ответил им: «Знаете, уже поздно, поезд ушёл, больше не хочу». Почему? Они говорили, что я буду всю жизнь Ленским, так пусть таким красивым и шикарным Ленским и останусь.

Мне помогают сцена и партнёрша. Например, в «Ромео и Джульетте» я никогда не выйду в образе Ромео как принц. Это совершенно разные персонажи, Ромео не должен быть голубых кровей. У него бесспорно есть фамильное древо, но по своему поведению он скорее мальчишка.

Каждый спектакль уникален. Я же не робот — всегда ищу и каждый раз нахожу какие-то новые моменты. Я не готовлюсь, всё получается импровизационно. Например, раньше в постановке я целовал руку партнёрши, а теперь беру её за лицо. Меняются лишь какие-то краски, но не сам образ.

Конечно, когда я только начинал танцевать собственные роли, то готовился заранее. Выходил на репетицию и делал всё на 200%. Вживался в роль для того, чтобы на сцене чувствовать себя «в своей тарелке». Некоторые говорят: «А я потом добавлю образ», а когда выходят на сцену, то теряют больше чем 100%, потому что они видят перед собой свет, декорации, публику — это сжирает многое. Я всегда объясняю своим ученикам: «Вы должны репетировать как будто это уже спектакль. На репетицию вышел: всё — ты уже какой-то персонаж. Потом, на спектакле, вам будет легче».

У меня нет идеала в балете, но был в опере. Это певица Мария Каллас. Я всегда говорил, что хочу танцевать так же чисто, так же красиво, как она поёт. Любовь к опере привил мой педагог Пётр Антонович Пестов. Он нас развивал не только физически, но и интеллектуально. Мы ходили в музеи, знакомились с историей, мифами Древней Греции и оперой… Уже в детском возрасте я начал интересоваться этим.

Тяжёлый вопрос. Мне кажется, у меня сбылась мечта познакомиться с теми хореографами, балеринами и той хореографией, которые мне помогали. Наверное, я уже со всеми поработал. Конечно, я не мог работать ни с Джоном Крэнко или Кеннетом Макмиллан. Танцевал их хореографию, но они старше и уже давно ушли из жизни. С другими же хореографами такими как Ролан Пети, которых тоже уже нет в живых, мне всё-таки удалось поработать.

Все, главное должна быть интересная идея. Есть хореографы, которые сделали только для того, чтобы сказать: «Я делаю «Лебединое озеро»». А как, почему, зачем?

Ещё важно помнить, что когда ты переделываешь классическую версию и добавляешь в неё что-то своё — это одно. Но если ты хочешь сделать что-то уникальное, тогда нужно полностью менять идею и хореографию. Например, Матс Эк сделал лебедей полностью лысыми, а вот Мэтью Борн создал мужское «Лебединое озеро».

Мне всегда было интересно посмотреть на мир чужими глазами. Бывает, мне не понравится какая-то хореография и потом пробую понять, как бы отреагировал на ту же самую постановку, будь я другим человеком. У каждого есть своё мнение, свой вкус и взгляд. И каждый должен сам посмотреть и решить для себя, нравится ему или нет.